№50 (24828) от 25.03.2008
«Долгое путешествие в ночь» в театре им. Моссовета
В спектакле «Долгое путешествие в ночь» почти нет режиссерских подчеркиваний
Когда Юджина О’Нила – родоначальника американской драматургии, первого из американских писателей нобелевского лауреата – спросили, почему он не пишет автобиографию, он ответил, что уже написал «Долгое путешествие в ночь» (а позже ее продолжение – «Луну для пасынков судьбы»).
Как и в семействе Тайронов, героев «Долгого путешествия», отец драматурга разменял актерский дар на романтический «верняк» – роль графа Монте-Кристо за огромные гонорары, после которой не смог сыграть ничего стоящего. А его родная мать тоже стала морфинисткой после тяжелых родов. Старший брат пристрастил Юджина к ночной жизни. И сам он, как младший Тайрон, прошел через мореплавания, репортерские пробы пера и туберкулезный санаторий, где пережил второе рождение и решил стать художником любой ценой.
Правда, этот свет в конце тоннеля уже остается за кадром «Долгого путешествия» – нескольких мучительных дней, когда семья Тайронов совершает крутой поворот от зыбкой надежды (мать, кажется, смогла наконец отказаться от наркотиков, и в дом возвращается покой) к падению в пропасть. У младшего сына находят чахотку, мать вновь «развязывает», и эта четверка любящих друг друга людей так терзают друг друга признаниями, как не истерзали бы, кажется, лютые враги. Сам драматург признавался, что писал ее «слезами и кровью». У Павла Сафонова в театре складывается причудливая судьба. Начав как актер (причем актер успешный, востребованный, всеобщий любимчик – такое он производил впечатление), он довольно быстро отказался от верной актерской стези и вступил на гораздо более зыбкий и сложный режиссерский путь. И предпочел не новую драму осваивать, тренируясь на чем-то более актуальном и понятном, а на Эвересты карабкаться – Тургенев, Достоевский, Чехов, Камю, теперь вот Юджин О’Нил. «Возможно, сильному режиссеру и хватило бы маленького объема, он укрупнил бы материал новой драмы за счет собственного мира. Но мне, человеку, который только движется в каком-то направлении, помогают классические авторы», – согласитесь, не каждый молодой режиссер мыслит столь самокритично и «немодно».
В новом спектакле Павла Сафонова почти нет спецэффектови нарочитых режиссерских подчеркиваний, если не считать масок, которые вначале снимают с лиц четверо Тайронов. Ведь их утреннее поведение тоже не что иное, как маски. Натужный смех братьев (Дмитрий Щербина и Алексей Гришин), один из которых болен чахоткой, другой терзается своим здоровьем и бессилием, трезвым умом и никчемностью, преувеличенные комплименты отца (Андрей Сергеев), натужное желание матери болтать о милых пустяках (Нина Дробышева). Воздух буквально звенит от напряжения, и предчувствия не обманывают даже тех, кто никогда не сталкивался с родоначальником новой американской трагедии. Долго эта игра в благополучие продолжаться не может, и начинается срывание масок – экзальтированное, сладострастное, упоительное, почти как у Достоевского, которого Сафонов однажды так неожиданно и точно соединил с броской эстетикой цирка («Сны РРР»). От жадности отца когда-то стала морфинисткой мать, теперь младший сын должен поехать в самый дешевый санаторий – уроки собственного тяжелого детства въелись так крепко, что старшему Тайрону уже не переучиться. Мать упорно не желает слышать о чахотке своего любимчика, даже когда он сам кричит ей об этом в лицо, – от нее уже умер ее отец, слишком невыносима эта новость. Любя брата без памяти, старший сын помнит, что именно его рождение сделало мать наркоманкой, и вся благополучная жизнь семьи полетела под откос. Родные люди как никто знают слабые места друг друга и сладострастно бьют именно в эти места, ужасаясь самим себе.
Дмитрий Щербина и Алексей Гришин играют экзальтацию молодых людей, которым не под силу справиться со счетами, предъявленными им судьбой, – именно судьба, как в античности, становится двигателем трагического сюжета. Андрей Сергеев играет оглушенность пожилого человека, которая позволяет ему если не справиться с ситуацией, то перетерпеть ее. Нина Дробышева – ту страшную освобожденность от условностей, от привязанностей, от чувства вины, которую дарит морфий. Но главное – весь этот ансамбль заставляет зрителей почувствовать царящую в этой больной семье любовь, вместившую в себя и жалость, и презрение, и боль, и надежду, и исповедь, и прощение, – а без нее не нужна никакая правда.
http://www.vmdaily.ru/article.php?aid=55052
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума